Выступили из-под плоти Земли шестерни Истории. Слышно, как скрежещут и гудят под давлением приводных сил. Зубцы ломаются с хрустом, продавливают друг друга, но механизм работает. И это на виду. В иных местах все обросло бытом: квартирами в ипотеку, автомобилями в лизинг, кредитами под удобный и не очень процент. А тут все видно: голо, страшно, зло.
Довелось мне пообщаться с донецким полицейским. Молодой парень. Работа не из приятных, конечно, но и не проходчиком в шахте. Местный.
По моему говору сразу понял, что я из России. Разговорились.
— Много ваших, — говорит, — поприезжало в 14-м и 15-м, потом большинство уехало. Но много и осталось. До сих пор служат. Со всей России… С Иркутска, с Воронежа, из Хабаровска был один. Одного даже из Калининграда знал. Погиб под Светлодаром. И чего ему не жилось? Вот тебе Европа, вот работа у тебя — живи, да радуйся! Жену заведи, добра наживай, деток народи, родителям престарелым помогай.
Не имел он в виду, конечно, ту враждебную нам Европу, что опять устраивает против нас поход. В который раз, надо сказать. Имел в виду он аккуратные кёнигсбергские улочки, ухоженные парадные и прохладные в летний зной парки. Но прозвучала эта фраза режуще.
Разве не против «европейского выбора» на Майдане началась война в далёком 14-м?
Я вот и думаю. Как же так? Наших, нацболов только, сколько в земле
Донецкой осталось лежать, сколько раненых отсюда уехало. А ведь и Сирия свой счет по нацболам уже открыла. Война-то одна, по большому счету. И война как раз за то, чтобы не надо было в рот Европе заглядывать и с замиранием сердца ждать, что же она, многомудрая, скажет. Чтобы вернуть России, большой России, я подразумеваю, той что больше Российской Федерации, цивилизационную субъектность. Ту, что была потеряна в 91-м… Речь ведь идет о выживании нации.
Выживание нации. Сейчас не 19-й век. И даже не 20-й. Сейчас все гораздо тоньше. Подлее тоже. Но тоньше. Это раньше, чтобы убить нацию, надо было истребить всех ее представителей. Или хотя бы большинство. А сейчас в этом нет необходимости. Это даже вредно. Зачем убивать, когда можно использовать? Вырви у народа его корень, его сердцевину и получишь сладкие вершки и сочное его мясо. Землю и людей на ней, которые и для чужого дяди из этой земли соки отдадут. За зарплату.
Вырви, и нации не останется. Останутся люди. Не то, чтобы плохие — обычные. Работают которые. Кто в полиции, кто в сфере развлечений, кто ещё где… Но это уже не будет нацией. Это будет просто много людей, которые с удовольствием выучат и начнут разговаривать на чужом языке. Которым «живется» там, где Европа (читай «культурные люди»), работа и мир. Работа — она всегда ведь будет. Если вдруг Киев захватит Донецк, то через какое-то время вы увидите в форме полицейского примерно такого же парня, в магазине увидите примерно таких же девушек. Которым нет разницы, в общем-то. В Великую Отечественную некоторые и при немцах, говорят, устраивались. Полы в ставках штабов мыли, услуги интимного характера оказывали, полицаями, опять же, за порядком следили. Но то лютые фашисты были, а тут глянь-ка: европейцы с ценностями. Материальными и не очень.
Вот тебе Европа, могила Канта и прекрасная немецкая архитектура. А вот тебе Россия, Донецк, такой же как и многие другие русские города, и тоже могила. Только не Канта. А твоя.
Артем Прит писал однажды про своего одноклассника, что с началом войны уехал с Донбасса в Россию, оставив мать. Уехал для того, чтобы на корпоративах изображать Верку Сердючку. Театральный такой парень. Маме потом домой писал, когда дела в гору пошли, чтобы она ему платье сценическое выслала. Нравятся офисным работникам его выступления. Талантливый.
А вот Артем остался воевать, не захотел в женские шмотки рядиться. Теперь он без ноги живет. Зато не в платье. А во вполне себе штанах.
Война идет, друзья. Священная. Опять против Европы. И опять цена: выживание. Не всех, а тех, кто не хочет терять свою русскую душу. Кто её уже потерял — того это не коснется. 21-й век на дворе — работа найдется…
Олег Миронов
(Тотальная Мобилизация, №40)